Ночной мотоциклист (сборник) - Страница 23

— Но у вас свое мнение!

— Вам двадцать четыре года, Павел Иванович, — устало говорит Комаровский.

— Вам легко. Могу только завидовать.

Да, мне двадцать четыре, я не был старшиной и не приобщился ко всем жизненным сложностям. Я шел по расчищенной дорожке. Можно и дальше идти не спотыкаясь. Пристроиться кому — нибудь «в хвост», как это делают шоферы в тумане. Пусть он, другой, принимает решения. Помилуйко, например. Он вытянет и сумеет оценить адъютантскую преданность. «Тики — так!» — Боюсь, что это как раз то дело, когда долго бьются, но виновного так и не находят, — говорит капитан. — Шабашникова не засудят, нет. Одного признания еще мало. Вот увидите.

Себя или меня успокаивает начальник колодинской милиции? Во мне волной поднимается злость. Неужели о н, подлинный преступник, сумел перехитрить всех? Помилуйко не в силах отказаться от приманки. Я черпаю воду решетом. Комаровский ждет.

— И все — таки мы найдем, — говорю я капитану. — И вы мне поможете.

Комаровский после минутного раздумья протягивает руку. Ладонь его костлява и суха.

— Куда вы сейчас? — спрашивает он.

— К Кеше Турханову. Он даст знать, когда Анданов вновь появится в тайге.

16

Окно зимовья светится тусклым желтым светом. Над деревьями догорает день. Придерживая одностволку, я осторожно подхожу к окну. Кеша прав — он здесь.

Помощник Комаровского принес утром записку. Корявым почерком Кеша вывел: «Анданов ружьишко брал, подался в Лиственничную падь Полунинским трактом».

Теперь нас двое в тайге, в тридцати километрах от Колодина. Я знал, что Анданов выедет в тайгу Полунинским трактом. Даже если деньги не были причиной убийства, он — такова уж психология преступников — не станет отказываться от «добычи». Половину суммы Анданову пришлось подбросить, чтобы навести следствие на ложный путь. Остальные деньги он наверняка припрятал.

Он мог сделать это только близ тракта, когда мчался в Полунине. Брать деньги с собой было бы рискованно.

Нас двое в тайге. Это мне и нужно. Я должен дать понять Анданову, что многое знаю о ночном убийстве. Для Анданова на карту поставлено все. Если он решит, что его карта бита, то, не задумываясь, пойдет и на второе убийство, чтобы скрыться в бескрайней тайге. Тут — то он выдаст себя, и я должен его взять.

Это глупо и опасно, я знаю. Но что делать? Вот только не оплошать бы!

Стволы лиственниц, еще недавно отливавшие медью, слились в одну темную неразличимую массу. В окно зимовья видно: Анданов склонил над столом крупную лысеющую голову. Листает кредитки. Рядом, на столе, солдатиками стоят патроны… Я немного опоздал. Мне бы взять его с поличным у тайничка!

Анданов резко поднимает голову. Заметил. Я рывком распахиваю дверь. Сердце бьется неровными толчками. Не дрейфь, лейтенант.

— Какая встреча, — говорит Анданов и, усмехаясь, помешивает кочергой в печурке. — Садитесь, гостем будете.

Он совсем не похож на того Анданова, с которым я встречался в городе. Там он был смиренным почтарем. Тайга распрямила его. Глаза блестят угрюмым блеском, рубаха, обтягивающая плечи, подчеркивает их ширину и мощь. Впервые в голову приходит мысль, что орешек может прийтись не по зубам.

— Тоже решили поохотиться? — спрашивает он.

— Вроде того.

— С больной рукой?

— Они так жгутся, эти глушители.

В зимовье жарко, трещит огонь в печурке, пахнет «медовым руном». Анданов, изредка поглядывая на меня, набивает гильзу. Сыплет из полотняного мешочка картечь. Свинцовые шарики со стуком падают на стол. Два десятка темно — серых шариков. И в каждом, может быть, заключена смерть.

Да, я опрометчиво бросился вслед за «почтмейстером», понадеявшись только на свои силы. Тут нужна целая группа… Но если бы он догадался, что я не один, то вся затея пошла бы прахом.

Была не была…

— Слышал, вы закончили дело, лейтенант. Рад за вас. Больше не будете докучать вопросами?

Он уверен в себе. Знает, что у нас на руках ничего нет. Но пальцы все — таки выдают волнение. Сильные, поросшие темными волосами пальцы. Он сдавливает гильзу так, что картон трескается, и порох сыплется на стол. Мертвая хватка. Плохо, если такие пальцы нащупают горло или сожмут наборную рукоять ножа.

«Кто ты? — думаю я. — Ты мастерски владеешь ножом и ездишь на мотоцикле, как гонщик. Как шахматист, ты умеешь видеть на много ходов вперед. Где, когда ты столкнулся с Осеевым? Как возникла вражда, вызвавшая страшный исход? Прошлое, судя по документам, у тебя самое заурядное…» Мы сидим в тесной зимовьющке, как добрые друзья.

— Знаете, Анданов, я впервые распутал сложное дело.

Он молчит. Главное для меня — не оступиться ни в одном слове.

— Путевой обходчик помог. Он стоял у другого вагона и все видел.

— Не совсем понимаю вас.

Лицо у него по — прежнему непроницаемое. Длинное, темное лицо, как маска.

— И еще Савкина яма, где лежал ИЖ. Сохранились следы, которые вели от разъезда к яме. В общем мотоциклетный бросок не совсем удался. Не обошлось без свидетелей.

Анданов наклоняется и помешивает палкой уголья. Так вот что жарко горело в печурке, когда я вошел! Он успел избавиться от денег.

— Вы что — то непонятное рассказываете, — говорит Анданов. — Пойду лучше дровец принесу.

Сгибаясь, чтобы не задеть бревенчатый потолок, он выходит на разведку. Не привел ли я кого — нибудь? Возвращается успокоенный.

— Любопытно все — таки, что мы встретились. Он разглядывает меня с высоты своего роста. Бицепсы перекатываются под кожей. Гантелями небось занимается.

— Однако я в засадку собираюсь, на солонцы. Вы со мной?