Вся команда «Онеги» высыпала на палубу. Даже Кэп оставил штурвал. Никто не понимал, что происходит.
— Стоять на месте! — крикнул Ложко.
— Стойте! — повторил и я.
Можно было бы, конечно, использовав удачный момент, броситься на механика. Остальные тоже бросились бы, и кто знает, один или двое остались бы в живых. Даже такой скорострельный автомат не смог пробить бы груду тел.
Сознание собственной ошибки, ненависть, обида — весь этот клубок чувств клокотал во мне, и в эту минуту я ничего не боялся. Но я не имел никакого права провоцировать на гибель других.
Надо было покрутить мозгами, прежде чем сказать последнее слово.
Механик слегка поводил стволом, и как только черный зрачок дула останавливался на ком–либо, тот моментально замирал.
Теплоход шел сам собой, распарывая носом залив. Мы стояли в шести метрах от Ложко на мокрой палубе, почти в линию. Только Валера, хранитель чужой мудрости, ничего не понял. Он шагнул вперед, подняв тяжелую ладонь.
В ту же секунду сухо и резко щелкнули выстрелы. Очередь была очень короткой. Валера попятился, как–то странно отмахиваясь ладонью, с которой капали тяжелые красные капли.
— Я стреляю точно, — хрипло сказал механик. — Идите в носовой кубрик. Или стреляю сразу по всем. Ну!
Он был профессионалом. Хорошо подготовленным, вымуштрованным и лаконичным в действиях. Конечно, он был готов прикончить всех: это его работа.
Все выжидательно посмотрели на меня.
— В кубрик, — сказал я.
Там, на носу, был люк, который вел в междудонные отсеки Через него можно было пробраться к машинному отделению и оказаться в тылу у механика.
Я шел последним.
— Не задерживай шаг, — прошипел механик.
Мы вошли в тамбур носового кубрика под дулом автомата. Затем механик задраил железную дверцу. Через минуту все ощутили, как «Онега» повернула вправо, в сторону открытого моря.
Так… «Kommen wieder…» Он вернулся. Вернулся из прошлого, отделенного от нас двадцатью годами. Из эпохи войны. Ему еще нет тридцати, но он оттуда. Такова его профессия.
— Кто ему дал право стрелять в живых людей? — сказал Прошкус.
— А ты не понял? — спросил Кэп. — Эх, проморгали мы птицу. Но как ловок, гад! Как хитер.
Сидя на трапе, он перевязывал Валере простреленную ладонь обрывком полотенца.
— Надо было сразу кинуться. Эх, черт…
Валера, морщась от боли, размахивал здоровым левым кулаком. Леша Крученых и Ленчик хмуро посмотрели в мою сторону. Это ведь мой окрик заставил ребят остановиться.
— Сразу бы!
— Получили бы пяток пуль в живот, — сказал Кэп, затягивая узел на перебинтованной руке.
Из всей команды он был единственным, кто понюхал пороху. Его авторитет не вызывал сомнений.
— Раньше бы сообразить. Врасплох застал!
— В кубрике люк, — сказал я. — Мы можем проползти к машинному через донные отсеки. В этом вся штука. На открытой палубе нам было не сладить.
— Ну–ка, Ленчик, — кивнул Кэп. Матрос скрылся в кубрике.
— Непонятно, зачем ему захватывать теплоход? — спросил Кэп. — Он мог свободно пересечь границу как член экипажа и…
— Не вышло. Ему оставалось действовать силой.
— Так… Но и у вас тоже не вышло? Обидно.
Некогда было объяснять, что я искал одного преступника, а открыл другого. И что я все еще ничего не понимаю толком.
Вернулся Ленчик.
— Там полно воды! — доложил он. — Механик уже притопил судно. Видать, догадался.
Теперь мы сидели как в ловушке. Механик во всем проявил предусмотрительность. Вот гад… Хитрый, ловкий, безжалостный!
— Скорее всего он еще некоторое время будет держать на норд–вест, в нейтральные воды, — сказал Кэп. — А потом спустит лодку с подводными крыльями. Скорость у нее высока, на море штиль. Отыскать такую лодку чрезвычайно трудно, а до чужих берегов недалеко… Может, и вовсе утопит «Онегу». Чтоб свидетелей не нашли…
Сверху, из решетчатого «фонаря» над тамбуром, падал тусклый свет. Грохотал на форсированном ре-> жиме дизель. Как выбраться из этого отсека, ставшего тюремной камерой? Отверстия в «фонаре» слишком малы…
Я оглядел своих товарищей: аккуратного, как всегда, Лешу Крученых в белоснежной рубашке; Ленчика, уткнувшего голову в колени; Валеру, который, несмотря на боль, держал забинтованную руку кулаком вперед, как боксер, сумевший подняться после нокдауна.
Итак, нас шестеро, включая одного раненого. Оружие? Подручные предметы. В кубрике Ленчика можно найти гантели, охотничий нож…, Я вспомнил о «бонстроме», гарпун которого пробивал дюймовую доску.
— Можно выбраться через иллюминатор в кубрике? — спросил я у Ленчика.
— Можно. А дальше? «Онега» на ходу. Бултых в воду…
— Постой, — перебил его Кэп. — Веревка найдется?
— Найдется метров пятьдесят.
Иван Захарович пригладил лысину. Он полностью овладел собой и держался хладнокровно, как подобает капитану.
— Можно попробовать. Если обвязаться веревкой и вылезти в воду, этот гад не заметит за фальшбортом. Потом постепенно травить конец. Скорость у нашего «лайнера» небольшая… Струя отнесет к корме. Влезть на кринолин — вот что трудно!
— Кринолин? На ходу?
Когда–то в пароходстве проводили опыты с мощными подвесными моторами и для этой цели к корме «Онеги» приварили площадку из металлических брусьев — кринолин. Она нависала над водой, словно козырек, поддерживаемая кронштейнами. По кронштейнам купальщики забирались на теплоход. Но не на ходу, разумеется. Гребной винт режет, как нож.