Ночной мотоциклист (сборник) - Страница 64

Взгляд у Карен заметался.

— Она видит без конца одно и то же — как он падает, — прошептала Карен, когда мы вышли в коридор. — Без конца одно и то же — как он падает!

— Я понимаю.

Карен кивнула головой и дотронулась до моего пиджака. Возможно, этот жест означал попытку удержать, но я явственно почувствовал легкий толчок, может быть непроизвольный. Машутка требовала сделать выбор.

Почему мы все верим в повторяемость счастья? Кажется, что стоит лишь восстановить обстановку и вернется потерянное ощущение. Но время уже все изменило. Те же каштаны за окном — и не те.

Карен осталась с Машуткой, с сестрой.

Я вышел, как гость, увидевший в прихожей траурные венки. А что следовало ожидать?.. «На нем вина, ему готовь отмщенье, полет стрелы, звон тонкой тетивы, ему — презренье ближних, желчь молвы, а ей…» Ему — отмщенье, а ей — покой? Так не бывает. Так не бывает!

Ну ладно… Может, она и была Гретхен, но он не был Фаустом. Его не мучили философские проблемы. Он был исполнительным, четким, в совершенстве обученным убийцей и соблазнителем по профессии.

Что ж, мы выяснили, кто кого…

«Онега» стояла у восьмого причала. Скрипел трап, и блики отраженного света бегали на бортах. Я прыгнул на палубу. Навстречу шел Стасик Прошкус, Боцман. Он улыбался всем своим рябым лицом — лицом неудачника.

— Пришел! — сказал он. — Иди поешь.

В кают–компании он вытер тряпкой стол, поставил большую миску с гречневой кашей и сел напротив. «Может быть, таков смысл бродячей судьбы? — подумал я. — Взамен одного дома получаешь несколько. Всегда можешь постучать в дверь, и тебе откроют, как своему».

— А где ребята? — спросил я.

— Пошли в больницу. Вдруг потребуется кровь. А меня оставили вахтенным. Четвертая группа крови. Всегда не везет.

— Ничего. Там достаточно ребят с нужной группой.

Буксиры, портовые муравьи, деловито сновали вокруг; качалась «Онега»; автомобили, поднятые стрелами могучих кранов, плыли в облаках; бронзовый князь Мирослав всматривался в залив; пенсионеры на Садовой горке играли в шахматы; березки рушили хрупкими корнями кирпичные стены форта; и весь этот круговорот назывался миром. Добрым миром, над которым, как шквал, пролетел призрак войны.

— А ты не уходи от нас, — сказал Боцман в простоте душевной. — Ты оставайся.

— Я бы остался. Но у меня другая работа…

Поединок в горах

Письмо из милиции

«Сообщаем, что по вашему заявлению произведено дополнительное расследование дорожного происшествия с автомобилем № КН 14–22 на магистрали Козинск — Аксай. Не установлено столкновения а/м КН 14–22 с другим видом транспорта.

Причиной, вызвавшей аварию и гибель водителя, была неосторожность самого водителя Березовского Г. К., который не принял во внимание состояние дорожного покрытия (гололед), в результате чего автомашина свалилась под откос глубиною 180 метров…»

Я перечитываю письмо. В окне медленно линяет ночь. Лимонно светятся окна в соседних домах.

Не верю, что Жорка сам сплоховал. Не верю. Он был водителем, каких мало. Прирожденным асом… Кто-то в чем-то не смог разобраться.

Я перечитываю письмо… Дворники уже вышли скалывать лед на тротуарах, слышны глухие удары лома и скрежет лопат. Дворники воюют с зимой, ранней зимой, внезапно нагрянувшей в город.

Когда мы прощались с Жоркой, была весна, цвел багульник, над городом кружила пыль.

— Ты поедешь со мной? — спросил Жорка.

Я нагнул голову, чтобы не смотреть Жорке в глаза. Начиная с пятого класса мы не расставались с ним ни на один день. Мы всюду ходили вместе, как близнецы.

— Там здорово интересно, — сказал Жорка. — Там все только начинает строиться. Горы, тайга! И шофера нужны во как! Поедем!

* * *

В пятом классе к нам в школу прибыли ребята-детдомовцы. «Бездомовцы» — так мы их называли. За мою парту посадили длинного бледнолицего мальчугана. У него были удивительные желтые волосы — такой цвет у свежей соломы, когда копны светятся под осенним солнцем.

— Я Жорка Березовский. Давай дружить, — сказал он.

После уроков во дворе меня встретил Ленька-поп с компанией, чтобы свести старые счеты.

— Ты не бойся, мы вместе, — успокоил меня Жорка.

Потом, отмывая физиономии и рассматривая синяки, мы поклялись всегда держаться вместе.

Жорка был непоседой. Порывистый, угловатый, он все рвался куда-то и не мог долго оставаться на месте. В восьмом классе он уговорил меня бежать в тайгу к геологам. К счастью, нас задержали на станции.

После армии, закончив курсы шоферов-дизелистов, мы вернулись в Иркутск, а затем подались на строительство гидростанции. Там начали работать двадцатипятитонные МАЗы, «четвертаки», машины-гиганты. Разве мог Жорка отказаться от возможности покрутить баранку «четвертака»?

— Ты поедешь? — в последний раз спросил Жорка.

Я не поехал в Саяны. У меня была к тому времени недурная работа в транспортном отделе горисполкома. Мне дали новенькую комнату на улице Мира.

В этой комнате и состоялся прощальный разговор.

* * *

Я получил от Жорки, из Саян, два письма.

«Пожалеешь, что не поехал со мной. Горы — ахнешь! Работы по горло, и настоящей. За баранкой целыми сутками. Железных дорог нет, одна надежда на нас, шоферов».

Второе — и последнее — письмо дышало тревогой. «Здесь на трассе мне пришлось схлестнуться с одной „теплой компанией“. Это жулье старается набить мошну за государственный счет. Пользуются тем, что места глухие, „закон — тайга“. Но я их на чистую воду выведу…»