Ночной мотоциклист (сборник) - Страница 65

Конечно, Жорка не мог остаться безучастным. Он готов был лезть в любую драку, если считал, что отстаивает справедливость. Он доказал это в первый же день нашего знакомства, выступив против ватаги Леньки-попа.

Вскоре пришло короткое известие о гибели Жорки на заснеженной дороге. Я был в командировке и получил сообщение с опозданием. Выезжать в Козинск было бессмысленно. Написал в милицию. Но что я мог сообщить им? «Причиной, вызвавшей аварию и гибель водителя, была неосторожность…»

Сотый раз я перечитываю письмо из милиции. Надсадно заливается паровая свистулька на соседнем гвоздильном заводе. Слышен топот ног на лестнице. Пора на работу. Меня ждет заваленный бумагами стол в транспортном отделе. Увязки, согласования, начальственные резолюции: «Товарищ Михалев! Разберитесь!»

А как разобраться с самим собой? Не верю я в то, что Жорка сам сплоховал. Не верю. И ни один следователь не сможет рассеять эти сомнения.

Можно сказать себе: «Ничего уж не поправишь. Живи себе дальше, как жил. У тебя свои заботы. Заочный институт, комната, служба. Все четко, размеренно. Жорка прошел через твою жизнь и исчез. А тебе надо идти своим путем».

Но только… только я всегда буду чувствовать себя предателем. Человеком, оставившим друга. Можно изобрести сотню оправданий для успокоения совести. Но кличка-то будет одна: «Предатель».

В углу комнаты стоит чемодан. Сумрачный утренний свет расползается вдоль стен, и я вижу потертые дерматиновые бока чемодана. С этим чемоданом — одним на двоих — мы с Жоркой вернулись из армии.

Сборы не потребуют много времени. Заявление об уходе по собственному желанию. Недоуменные вопросы знакомых. Штампик в районном паспортном столе: «Выписан…» Выписан в маленький шоферский поселок Козинск, в Саяны.

Первые встречи в Козинске

«Брось папиросу!» — приказывает надпись у проходной автобазы. Под надписью Доска почета. Застыв в неестественных, напряженных позах, смотрят на меня ребята в телогрейках и вельветовых куртках. Я на секунду задерживаюсь перед доской. Как-никак первое знакомство.

Только один выдержал беспощадный прицел объектива. Он в артистически красивой позе: открыв белозубый рот, смотрит вверх, и чуб его падает на смеющиеся прищуренные глаза. «Петюк Е. С., выполнение плана 210 %».

Принимает меня главный инженер Костюков, замещающий начальника. У главинжа добродушное сдобное лицо и утиный нос.

Он возвращает водительские права, но трудовая книжка, как я и ожидал, задерживает его внимание.

— На чем погорел-то? — спрашивает он.

Не каждый день к нему приходят наниматься на работу бывшие сотрудники горисполкомов.

Улыбаясь, главинж смотрит на меня. «Сильный крен дала твоя жизнь», — читаю в его глазах.

— Было дело, — уклончиво отвечаю я.

— Срока не получил? — спрашивает Костюков.

— Нет.

Кажется, он даже несколько разочарован: не оправдалась догадка…

— Ладно, пойдем навстречу, — говорит Костюков. — Людям надо навстречу идти, верно говорю?

— Верно.

— Верно-то верно. Не все ценят… Работа, предупреждаю, тяжелая. Но заработки ничего, особенно если парень старается и дисциплину понимает. У нас есть которые выгоняют по три-четыре сотни. Усёк?

— Усёк.

За дощатым забором, огородившим автобазу, видна темная лента шоссе. По ней ползут и ползут машины. Видно, за перевалами делают большие дела. Снизу, со двора автобазы, доносится многоголосое рычание автомобилей.

Костюков, открыв форточку, кричит:

— Петюк, загляни наверх!

— Петюка наверх! — как эхо, повторяют внизу.

Петюка я узнаю сразу. Это его портрет красуется на Доске почета. Он худой, долговязый, в щегольской кожаной куртке, в сапогах гармошкой. Через плечо болтается транзисторный приемник. Судя по манере держаться, Петюк здесь в любимцах ходит. Двести десять процентов выработки не шутка.

— Возьмешь с собой новенького, — говорит Костюков и заглядывает в мое заявление. — Водитель второго класса Михалев Василий Иванович.

— Мой Вася… — поет Петюк и подмигивает мне. Смуглая, длинная шея у него, кажется, свита из одних жил. Глаза дерзкие.

— Шуточки отставь, — хмурится Костюков. — Сделаешь с ним рейса два, чтобы был в курсе дела.

— Не первого стажирую.

— В таком порядке, — заключает Костюков и ставит закорючку на заявление.

Все. Теперь я житель поселка Козинска. Шофер.

Мы с Петюком выходим во двор, к автомобилям.

— Между прочим, у нас такая работа, что нервные не выдерживают, — говорит Петюк, не глядя на меня.

Пугает. Хочет, чтобы я сразу признал его авторитет.

— Со смертью сутками, как дитя с матерью, — добавляет он. Рубль длинный, а жизнь короткая.

— Я в армии взрывчатку возил, — говорю я тоже как бы невзначай. — Потом два года на «четвертаке».

Петюк крутит настройку транзистора. «Вы рождены для неги томной», — поет приемник. Рев грузовика заглушает голос.

— На квартиру советую пойти к баптистке Фене: угол имеется свободный. Заеду утром. Будь бай, — Петюк соскакивает со ступенек.

Солнце уже поднялось над горами. Куда ни повернись — лесистые сизоватые громады, а на самой вершине изломы хребтов, присыпанные снегом. Поселок лежит на дне каменной чаши.

Собственно, весь Козинск — одна длинная улица, вытянувшаяся километров на пять вдоль шоссе. В ширину поселку расти некуда. Горы, как две ладони, держат в пригоршнях шоссе и дома.

Асфальтовая ленточка тракта разрезает шоферскую «столицу», уходит за горы и обрывается там. Но, оборвавшись, не умирает. Разветвляясь на короткие, как щупальца, ухабистые дороги, она дает жизнь новостройкам.